Читать книгу - "Дом Соли [машинный перевод] - Светлана Владимировна Тараторина"

— Не нарывайся, Дажник-ханум. Армия чудовищ скоро уйдет, и тогда мы тоже как следует поговорим. — Обожженный сделал непристойный жест, расхохотался и толкнул Бекира в плечи.

Всю ночь Бекир рассматривал кольцо Ма. На внутренней стороне была надпись, которую он никогда не замечал — «Марко Дорош». Бекир не сомневался, что это было имя отца. Проводя пальцем по выгравированным буквам, он воображал, что касается руки папы. Как же сейчас он нуждался в его совете. И слов

Ма. Что бы она сказала по обвинению Кемаля-шейха в адрес старейшины Ак-Шеих? Мать доверяла Азизе-бабе. Уверяла, что именно он их приютил. Если

Азиз-баба до сих пор сотрудничал со Старшими Братьями, так почему так долго их прятал? И

Бекир сам видел Аслана и Кебапа в ночь, когда погиб Рябов. Значит, дед отдал

Рябовая джадала. Помог убить одного из Старших Братьев. Слова Кемаля-шейха — ложь. А как же тогда отчет о детях? Бекир узнал руку старика. Его голову разрывали сомнения: кому верить, как помочь друзьям? Способна Вода

Жизнь ответить на эти вопросы? Может, Черная Корова права и его страх перед суетой преувеличен. Его ударило Дерево Боли, он попал под

Сазаган, но до сих пор не изменился. Может, семья Бога и не способна его изменить? Бекир хорошо понимал: они смогут отсюда выбраться, только если обретут доверие

Кемаля-шейха. А шаман требовал, чтобы Бекир выпил воды жизни.

В дверь тихонько постучали. В келью неслышно вошла женщина и поставила перед ним ужин. Она была в яркой бурке, закрывавшей все тело. Лицо скрывалось под запиналом. Бекир отвернулся. Но женщина не ушла. Она прикрыла дверь, села рядом и сняла с головы бурку.

— Не пей Воду Жизни, Бекир. — Джанике-ханум мягко коснулась его руки. — Кемаль-шейх хочет тебя изменить, чтобы использовать умения, которые ты обретешь. Он так со всеми поступает.

— Вы о чем? — нахмурился Бекир. Он обрадовался приходу женщины, но Джанике-ханум сказала то, что он сейчас меньше всего хотел услышать.

— Нас изменили не Вспышки, — Дажник-ханум посмотрела на свою змеиную кожу, — а Кемаль-шейх. Эти пещеры старинны. Сразу после Вспышек здесь скрылось немало людей. А потом сюда пришел он, нашел источник суету и стал менять. Мы пили из Учан-су, но не всем удалось выжить. Мой сын не выдержал испытания. И никто никогда не скажет, как на тебя подействует Вода Жизни.

— Твой сын умер? — До сих пор Бекир верил, что эксперименты над засоленными проводят только Старшие Братья. Джанике-ханум кивнула. Змеиные глаза заблестели.

— Обещай, что не будешь пить. Насильно он не зальет. Ты должен принять семью

Бога. И под замком он держать тебя долго не сможет. — Джанике-ханум схватила его за запястье. Двойные веки сверкнули на змеиных глазах. Она набрала полные легкие воздуха и выдохнула последний довод: — Он что-то знает о твоей матери.

Я слышала, как Кемаль-шейх переговаривался с Болбочаном. Но мертвый ты ничего о ней не узнаешь. Обещай не пить Воду Жизни.

У Бекира сжалось в груди. Он успокаивающе похлопал Джанике-ханум по руке. А когда женщина ушла, долго смотрел на закрытую дверь. Сколько обещаний он давал Ма и сколько из них нарушил… Когда в коридоре стихли все звуки, он захлопал в дверь и объявил, что готов встретиться с Кемалем-шейхом.

Стены покоев Кемаля-шейха завешивали древние постеры. На многочисленных стеллажах и тумбах стояли механизмы со времен вспышки. С особой осторожностью и вниманием были разложены бумаги. У Кемаля-шейха хранилась целая библиотека — кипы с агитками Старших Братьев, газетами, афишами, объявлениями. На почетном месте висел пожелтевший лист с непонятными названиями и рисунками тарелок с блюдами. "Меню", — прочитал Бекир.

В нише, выдолбленной в стене, стояли книги. Как и в подвале Бекира, большинство было без переплетов. Случались и целые. Они, как музейные экспонаты, лежали под большими обломками стекла. На полках стояли железные банки из-под консервов, пластиковые и бумажные пакеты с разноцветными надписями, наборы инструкций и этикеток. Комната

Кемаля-шейха воплощала его мечты. Сколько всего он мог узнать мир, погибший до его рождения. Бекир коснулся корешка «Сказаний генерала Григоренко».

— Осторожно. — Кемаль-шейх поставил книгу на место. На старике был длинный белый халат, закрывавший почти все тело. На голове сдержался острый конусообразный колпак. — Это переписано с утраченного оригинала. Ценное дело.

— Зачем вы собираете это? — Бекир развел руками, показывая на коллекцию старика. — Вам не нравится то, что было до Вспышек и что происходит сейчас? — Не нравится. Но суер путает наши воспоминания, а я хочу, чтобы мы помнили, чтобы наши дети помнили.

— Что мы потеряли? — Бекир коснулся выдранной иллюстрации из книги, где были изображены покрытые зеленью горы Киммерика.

— Нет. Чего избавились. Ты видишь красоту природы, а я землю, которую не ценили и в конце концов уничтожили. Ностальгия — глевкий фундамент для нового. Мы сегодняшние — не такие, какими были вспышки. Вернуть себя невозможно.

Жить прошлым — значит никогда не увидеть будущего. Прошлое нужно отпускать.

Шаман осторожно протянул ему миску. Из нее шел пар.

— Но если мы забудем тех, кто причинил нам зло, то разве не пригласим

их повторить? Азиз-баба рассказывал, что прислужники Двубога когда-то выгнали киммеринцев. Только память и злоба позволили им вернуться. Зачем он нам это рассказывал, если служил Старшим Братьям? — Бекира снова охватили сомнения.

— Азиз-баба больше, чем чильтаны, любил называть себя певцом памяти, —

Кемаль-шейх продолжал улыбаться, но в его голосе появилось

раздражение. — Правда в том, что он певец мертвых. А мы выживем, дождемся, когда Старших Братьев съест суер, и выйдем на поверхность творить свою историю. Ты сделал правильный выбор, мальчик. Ты очутился там, где нужно.

Вместе мы завоюем Дешт, а может быть, целый мир. — Кемаль-шейх протянул ему чашу. Бекир обхватил ее двумя руками, как в последний раз делал в раннем детстве, и подумал, что возврата нет. Над суетой поднималась едва заметная пара. Соль ударила в нос. Его вечный спутник — боль — пронзил виски, словно пытаясь в последний раз предупредить об опасности. Бекир склонился над чашей, вдыхая горький запах, вспомнил лицо Черной Коровы,